Эйнштейн, Рассел, Пагуош... Глава из книги члена Российского Пагуошского комитета РАН академика В.Н. Михайлова и С.Т. Брезкуна "Добро или зло?" В.Н.Михайлов, С.Т.Брезкун. "ДОБРО ИЛИ ЗЛО?"
ГЛАВА XVIII.
Эйнштейн, Рассел, Пагуош...
29 ОКТЯБРЯ 1961 года на митинге на Трафальгарской площади Лондона известный английский ученый Бертран Рассел предупредил, что в США "в известных случаях быстро нарастают настроения в пользу ядерной войны в самом ближайшем будущем" и сослался на заявление американской Ассоциации военно-воздушных сил. Формально заявление было частным делом членов ассоциации.
Формально это было заявление, не имеющее официального государственного характера. Однако Ассоциация военно-воздушных сил объединяла, все же, не коммунальных работников, и вот как она мыслила: "Полное искоренение советской системы должно быть нашей государственной целью".
Звучало это агрессивно, но ведь Хрущев тоже говорил о том, что СССР "закопает капитализм". Однако Хрущев имел в виду идеологическое "погребение"... А Ассоциация ВВС - при такой же явной идеологизации вопроса, имела в виду иное: "Мы полны решимости поддержать свои заявления делами, даже рискуя войной... Мы должны быть в состоянии сражаться, безусловно выжить и победить во всеобщей ядерной войне".
Уровень тогдашних советских заявлений в некотором отношении был не выше. У нас тоже говорилось о том, что если, де агрессор отважится на ядерный удар, то он получит сокрушительный отпор и это, мол, станет концом империализма. Но надо ли долго разъяснять, что и в общей постановке проблемы (да и в тоне, в эмоциональном настрое) такие наши заявления не имели с заявлением, цитированным Расселом, ничего общего?
Борьба сторонников взгляда на ядерное оружие как на "просто еще одну большую бомбу" и - в антитезис этому - как на оружие Судного дня, началась еще до первого реального ядерного взрыва. Ранее уже упоминалось о позиции части участников Манхэттенского проекта и - в частности - о "докладе Франка".
Так называемая "Металлургическая лаборатория" Чикагского университета, где работали авторы этого доклада, была проникнута настроениями переориентации ядерных исследований на мирную тематику. Университет избрал комиссию из семи человек (отсюда - иногда употребляемое выражение "чикагская семерка") с председателем Джемсом Франком, бывшим профессором Геттингенского университета. Доклад комиссии торжественно вручили военному министру, а уровень авторов обусловил рассмотрение тоже весьма представительным составом экспертов.
Чикагцы предупреждали об опасности провоцирования Соединенными Штатами гонки ядерных вооружений, предлагали не реальное применение атомной бомбы по Японии, а публичную демонстрацию в пустынном районе, и писали: "Каждый из нас, а нам хорошо известно состояние атомной науки в настоящее время, постоянно мысленно представляет себе картину внезапного разрушения, грозящего нашей стране катастрофой, подобной Пирл-Харбору, но в тысячу раз более ужасной, которая может разразиться над любым из наших больших городов".
Среди физиков-членов Временного комитета (некий аналог коллегии нашего Первого главного управления), которых познакомили с этой петицией, колебания возникли только у Лоуренса и отчасти - у Ферми. Оппенгеймер считал, что вопрос выходит за рамки чисто научной компетенции. Окончательное решение принимали политики и военные.
Собственно, авторы петиции отнюдь не во всех своих воззрениях были последовательны - о чем мы ранее тоже говорили. Вот другой пример подобного рода.
В октябре 1949 года под председательством Оппенгеймера собрался Консультативный комитет Комиссии по атомной энергии, чтобы рассмотреть проект разработки термоядерной бомбы. Главные инициаторы - физик Эдвард Теллер и банкир Льюис Страусс, членами Комитета не были, а сам Комитет тогда занял в целом позицию отрицательную.
Тем не менее 31 января 1950 года президент Трумэн отдал распоряжение о начале работ. А правительственные органы США конфисковали и уничтожили (бывает, оказывается, такое и в Америке!) несколько тысяч экземпляров журнала "Scientific American", в котором Бёте обращался к ученым с призывом выступить против создания супербомбы. Впрочем, к концу 1950 года над супербомбой работал... сам Бёте.
Можно вспомнить и непростые повороты в судьбе Оппенгеймера, вспомнить англичанина Блекётта... Ученые возражали, колебались, в какой-то мере даже оказывались временными регуляторами безудержной "атомной" эйфории Запада, но затем, как правило, соглашались и... работали. Для кого-то это была "интересная физика" (и впрямь, вообще-то интересная), кто-то реализовывал амбиции - личные, карьерные, политические... Кто-то плыл по течению... Но - не все.
ПОЭТОМУ роль и узкой научной, и широкой мировой общественности в формировании оценки и восприятия нового ядерного фактора оказалась в конце концов очень значительной.
Сегодняшнему - особенно молодому - читателю мало что говорят (или вообще ничего не говорят) понятия "Движение сторонников мира", "Всемирный конгресс сторонников мира", "Всемирный совет мира", "Стокгольмское воззвание"... На Западе эти массовые движения всегда числили по ведомству "московского агитпропа", однако это было не более верным, чем определять, например, предупреждение лесных пожаров как деятельность, проводимую исключительно в интересах общества по защите животных.
Да, из 500 миллионов подписей под Стокгольмским воззванием мира от 19 марта 1950 года, собранных в 80 странах мира, более ста пятнадцати миллионов (точно - 115 514 703) подписей было собрано в одной стране - СССР. Тогда это было все взрослое население страны, и такая массовость без активной государственной заинтересованности и прямых действий государства была бы невозможна. Не один десяток миллионов подписей дали страны народной демократии, где сбор подписей также поощрялся и организовывался с благословения властей.
Однако сотни миллионов подписей были собраны и на Западе. А там - если уж даже таким фигурам, как Бёте и Оппенгеймер не прощались антиядерные настроения - простому человеку подписать это воззвание было психологически еще сложнее, чем в СССР такому же простому человеку - его не подписать.
К тому же, сам факт противодействия Запада на государственном уровне той акции мира, которая на официальном же уровне в России поддерживалась, говорил сам за себя.
Повторим - в России подписи собирали так, что сбор становился, фактически, официальной кампанией. Но можно было уверенно и ответственно утверждать, что ни одна подпись не была, конечно, собрана и поставлена формально. Слово "мир" и через десятилетия после Великой войны оказывало на массы в Советском Союзе влияние завораживающее...
Даже в восьмидесятые годы, пережившие войну и к тому времени успевшие состариться, русские женщины в непростых ситуациях приговаривали: "Лишь бы не было войны". Поэтому Стокгольмское воззвание с требованием запрета атомной бомбы и призывом к миру в стране, покрытой развалинами и воронками от бомб обычных, одобряли и власти, и народ. На Западе - только народ. Причем это - не наше мнение, а неоспоримый факт не такой уж давней истории.
На международном уровне движение сторонников мира Кремлем всячески поддерживалось, очевидно - в определенной мере финансировалось. Но сказать, что это движение Кремлем было создано и только благодаря Кремлю существовало - значило клеветать на искреннее стремление широких мировых масс к миру, исключающему новую войну.
Первый Всемирный конгресс сторонников мира был инициирован созданием НАТО в апреле 1949 года. Заседания 2 065 делегатов, представлявших 561 национальную организацию из 72 стран и 12 международных объединений, проходили в Париже и в Праге 20-25 апреля 1949 года.
Второй Конгресс в Варшаве (вначале предполагался английский Шеффилд, но английское правительство отказало большинству делегатов во въездных визах) избрал Всемирный Совет мира (ВСМ) во главе с Фредериком Жолио-Кюри.
Кюри, к слову, стал в апреле 1951 года одним из лауреатов учрежденной 21 декабря 1949 года Международной Сталинской премии "За укрепление мира между народами".
Объективно официальная линия СССР и Движения сторонников мира совпадали. Стокгольмское воззвание оценивало, например, применение первым атомного оружия каким-либо правительством в тех же выражениях, что и советские документы. Но это, повторяем, не означало "карманности" и "ангажированности" Движения...
Рассматривая этот феномен истории ХХ-го века, можно уверенно констатировать, что значение массовых действий против угрозы войны в пятидесятые годы имело серьезное стабилизирующее значение. Причем, в определенном смысле, можно говорить о некой стабилизирующей взаимозаменяемости этого Движения и ядерного статуса России.
Пока этот статус был слаб, Движение было наиболее активно. И напротив - чем более паритетный характер принимали ядерные отношения Востока и Запада (и, соответственно - чем более ослабевала угроза ядерной войны), тем менее значимым становилось Движение сторонников мира.
Его всемерная поддержка Советским Союзом, правда, сохранялась. При нашем активном участии и содействии форумы в защиту мира проводились в семидесятые и восьмидесятые годы. В 1975 году в связи с 25-летием Стокгольмского воззвания Всемирный Совет мира принял второе Стокгольмское воззвание и под ним в более чем 100 странах было собрано 700 миллионов подписей.
Это было, конечно, впечатляющим делом. Но у дела мира к тому времени уже был не менее (если не более) значимый, чем воля масс, фактор обеспечения - мощный ядерный арсенал России.
ПАРАЛЛЕЛЬНО с массовым мирным движением определенную организационную форму получило и интернациональное движение ученых. 10 июля 1955 года за подписями Эйнштейна, Рассела, Жолио-Кюри и еще шести их коллег-ученых был обнародован призыв к народам и правительствам "помнить о своих обязанностях перед человечеством и забыть обо всем остальном". Документ этот стал известен как манифест Рассела-Эйнштейна. Эйнштейн подписал его, уже находясь при смерти (он умер еще до публикации манифеста - 18 апреля 1955 года). А в июле 1957-го года в канадском городке Пагуоше прошла первая Пагуошская конференция. Затем такие встречи ученых, проводимые в разных странах мира, стали традиционными.
Пагуошское движение зарождалось в сложной и неоднозначной ситуации... Пятидесятые годы - первое десятилетие атомной эпохи, были, пожалуй, наиболее психологически напряженными и отличались принципиальной новизной. Ни политики, ни общественность еще не научились мыслить категориями, приличествующими человечеству, впервые получившему доступ к сокрушительным природным силам. Политические конфликты могли тогда действительно спровоцировать новый глобальный военный конфликт, а ядерное оружие рассматривалось как реальное средство его ведения. Гремели все более мощные испытательные ядерные взрывы. И физическая атмосфера планеты, и общественная атмосфера на ней все более накалялись.
В таких условиях было крайне важно объединить усилия тех, кто лучше других сознавал губительность ядерного конфликта. А тогда подлинные масштабы потенциальной катастрофы лучше остальных понимали ученые, и их мысли удачно выразил Эйнштейн, сказав, что в войне, которая последует за ядерной войной, снова будут сражаться с ножом в руке.
Тот же Эйнштейн говорил, что наука стремится к предельной точности и ясности понятий, имеющих наднациональный характер. И эта система - по его словам - "служила путеводной нитью в диком хаосе чувственных восприятий"... А хаоса как в чувственном, та и в интеллектуальном восприятии нового ядерного фактора - как мы знаем, хватало.
Но что интересно и характерно... Пагуошское объединение ученых стало своевременной и насущной инициативой, противостоящей атомной угрозе. И, все-таки, в политической обстановке пятидесятых годов даже ученые еще не могли быть свободными от влияния хаоса чувств. Бертран Рассел, например, вначале возлагал определенные надежды на "благодетельное", сдерживающее действие атомной бомбы, а в 1955 году он же становится инициатором обращения к правительствам великих держав, где одним из главных пунктов был отказ от ядерного оружия.
В Манифесте были определены задачи, остро вставшие перед миром именно в тот период. Там говорилось: "Мы должны научиться мыслить по-новому... Мы должны задать себе ... вопрос: какие шаги можно предпринять для предупреждения военного конфликта, исход которого будет катастрофическим для всех его участников?".
Сама такая постановка проблемы, то есть, примат принципа о необходимости исключения возможности реального ядерного конфликта - верна и актуальна в любой исторический момент прошлого, настоящего и будущего.
Но исключение конфликта и ядерное разоружение - были ли они системно синонимичны? В рамках научного стремления к "предельной точности и ясности понятий" а также и к их всестороннему рассмотрению, таким вопросом надо было бы задаться уже тогда. Но в пятидесятые годы "отцы-основатели" "Пагуоша" не видели иного выхода, кроме "отказа от использования атомной энергии в военных целях".
Тогда их чисто человеческий порыв был вполне понятен, а реальность угрозы придавала ему страстность и деловой динамизм. И можно согласиться даже, что тогда такой подход был конструктивен и оправдан - тем более, что еще не пришло время для точного - то есть, спокойного, научного анализа. Важнее и ценнее было воздействовать на души людей.
Может быть поэтому учеными и не рассматривалась - хотя бы как теоретически возможная альтернатива, возможность исключить войну не сомнительным путем ядерного разоружения (в отрыве от разоружения всеобщего), а путем использования ядерного оружия как фактора стабилизации глобальной политической ситуации.
СОВЕТСКИЙ СОЮЗ относился к Пагуошскому движению достаточно сдержанно. Так в обширной статье об А.Эйнштейне во втором издании БСЭ, в томе, вышедшем через два года после смерти Эйнштейна, о манифесте Рассела-Эйнштейна вообще не упоминалось. Впрочем, позже - с определенного момента, известный физик, академик Д.В.Скобельцин (с 1950 года - председатель Комитета по международным Сталинским премиям "За укрепление мира между народами") входил в Пагуошский комитет, и советские ученые с Пагуошским движением контактировали. Происходят эти контакты и сейчас.
Для нас - авторов книги, это движение интересно еще и тем, что позволяет, отталкиваясь от его целей, рассмотреть динамику некоторых идейных тенденций в высокоинтеллектуальной интернациональной среде. Правда, в случае Пагуошского движения можно скорее говорить о статичности его основных позиций. Ведь все эти годы ориентиры Пагуоша были, по сути, неизменны: всеобщее ядерное разоружение, полное запрещение ядерного оружия и полное его устранение из политической жизни планеты.
Однако мы живем с ЯО уже более полусотни лет в условиях глобального мира. И над таким фактом не мешало бы крепко задуматься также деятелям антиядерного движения.
В 1955 году - через десять лет после Второй мировой войны, постановка проблемы в форме дилеммы была допустимой. Или угроза глобальной ядерной катастрофы в мире с ядерным оружием, или исключение такой угрозы в случае полного отказа от ядерного оружия. Провозгласив такую дилемму, Пагуошское движение остается верно ей по сей день. Но ведь сегодня у человечества за плечами уже, повторяем, полвека глобального мира.
И если соглашаться с тем, что практика имеет право быть одним из критериев истины, надо бы согласиться и с тем, что ядерные державы ни в одной из двусторонних конфликтных ситуаций за эти полвека так и не прибегли к использованию ни ядерного, ни даже обычного оружия. Достижение впечатляющее, ранее невозможное! Одновременно мы научились жить с ядерным оружием, не подвергая себя угрозе умереть с ним.
К сожалению, этот выдающийся военно-политический результат все еще не получил адекватной оценки во всех сферах общественной мысли - в том числе и в рамках Пагуошского движения. Последнее - особенно тревожно. Ведь если на "предельную точность и ясность понятий" - говоря словами Эйнштейна, оказываются неспособными ученые, то чего можно ожидать от широкой общественности, плохо владеющей методом строгого научного анализа.
ТАК, ДАЖЕ в Пагуошской монографии 1993 года "Мир без ядерного оружия" ("A nuclear-weapon-free world") можно найти немало внутренних противоречий, связанных не с недостаточностью знаний, а с нечетким формулированием целей.
Остановимся на этой монографии немного подробнее.
Например, в ней, с одной стороны, устранение ядерного оружия с арены мировой политики расценивается как гарантия безопасности и будущей стабильности. Но при этом утверждается, что "вероятно в будущем произойдут серьезные войны между соперниками, которые сейчас непредсказуемы".
Итак, миру, которому после полустолетия стабильности авторы монографии предрекают век нестабильности, они же предлагают отказаться от одного из мощнейших факторов обеспечения стабильности? Мы уже много говорили о нелогичности (а, значит, и о ненаучности) такого подхода.
В общем обзоре послевоенной ситуации Пагуошская монография весьма некорректно рассуждает о возможной роли ядерного оружия во взаимных отношениях на Ближнем Востоке, между Венгрией и Румынией и даже в... Нагорном Карабахе.
Но разве допустимы параллели между важнейшими явлениями глобального масштаба и локальными очагами нестабильности? Неужели непонятно, что ядерное оружие зарекомендовало себя как средство исключения вооруженных конфликтов прежде всего между основными субъектами мирового политического процесса, в некотором роде доказавшими свое право на владение ядерным оружием?
Или, скажем, провозглашается необоснованным тезис, что одни государства наделены правом на владение ядерным оружием, а другие - нет.
Только что мы отметили - великие ядерные державы своей политикой на протяжении десятилетий доказали, что даже имевший порой место концептуальный авантюризм не стал основой для практических авантюрных действий. Великие ядерные державы научились жить с ядерным оружием - как с собственным, которым сдерживают они, так и с чужим - тем, что сдерживает их.
Но, допустим, мы согласны с тезисом монографии о том, что обладать ЯО - это суверенное право даже самой малой страны. Тогда как быть с другим тезисом той же монографии - с идеей ядерных сил под эгидой ООН? Ведь механизм принятия решений в ООН зиждется на особых правах крайне ограниченного числа государств - то есть на праве "вето" постоянных членов Совета Безопасности.
На наш взгляд, нельзя считать логичными как идею "тотального" ядерного "суверенитета", так и идею частичного отказа великих ядерных держав от полностью суверенных прав на свое ЯО...
Или вот в монографии заявлено, что: "В более широком смысле система сдерживания никогда не была стабильной".
Конечно, это - не так. Ведь мы уже видели, что даже при конфронтационной взаимной оценке, эта система сумела погасить возникшую в 1962 году неустойчивость Карибского кризиса. И не его одного...
АНАЛИЗИРУЯ историю Пагуошского движения, можно сказать, что уже на начальном этапе своего развития "Пагуош" выставил так и не осуществленные цели. Ядерного разоружения не произошло. Однако оказалось ли существование этого международного сообщества ученых бесплодным и бесцельным? Думаем - нет.
Своей деятельностью ученые, связанные с Пагуошским движением, участвовали в достижении вполне реального результата - обеспечении глобальной стабильности. Особенно это было верно для шестидесятых-семидесятых годов прошлого (да, уже - прошлого) столетия.
Явно провидя появление ядерного оружия, все тот же Эйнштейн писал в 1942 году:
"Какие надежды и какие страхи принесет человечеству научный метод? Не думаю, чтобы этот вопрос был поставлен правильно. То, что может сотворить какое-либо устройство в руках людей, зависит исключительно от характера тех целей, которые ставит перед собой человечество. Коль скоро эти цели намечены, научный метод указывает средства для достижения их. Указывать же цели научный метод не может"...
Это - хорошая формулировка одного из аспектов общей проблемы ответственности людей, особенно тех из них, кто имеет прямое отношение к выработке и (или) принятию важных политических решений.
Преступным является не ядерное оружие, а цели людей, им обладающих, если эти цели преступны. Если же мы ставим перед собой исключительно цель обеспечения стабильности на базе сдерживания, то такая цель - разумна и конструктивна.
Современный "Пагуош" предлагает в качестве перспективной цели мир без ядерного оружия. Но сам же признает, что это будет мир с сохранением войн.
Логическим завершением такой концепции становится допущение пусть и теперь уже безъядерного, но крупнейшего военного конфликта и между основными субъектами мирового политического процесса. К этому ли нам надо стремиться?
Нет, интеллектуальным заслоном новым военным угрозам может стать прямо противоположная цель: стабильный глобальный мир без крупных войн за счет присутствия в мире ядерного оружия (прежде всего - официальных ядерных держав). И это оружие должно иметь максимально стабильный, взаимно сближенный и хорошо контролируемый облик.
То есть не безъядерный мир с войнами, а ядерный мир без крупных войн. Конечно, такая цель тоже в определенной мере проблематична с точки зрения реального ее достижения. Но это - логичная цель, это - цель, возникающая как результат научного подхода.
Да, ученые не принимают решений, они - не политики. Но обязанность ученых - выставить верные, научно, а не политикански обоснованные цели для общества. В том числе - и цели для политиков. Пусть сегодня мы лишь сформулируем цель - не беда, что она не станет сразу же достоянием всех, что не все с ней согласятся... Важнее этого - верный выбор цели.
Лишь тогда мы останемся на том пути, о котором так хорошо более полувека назад говорил Альберт Эйнштейн: "Научный метод сам по себе не мог бы ни к чему привести <...>, не будь у человека страстного стремления к ясному пониманию. <...> Если мы страстно стремимся к безопасности, благосостоянию и свободному развитию всех людей, то должны найтись и средства для достижения такого состояния. Если к этому стремится даже небольшая часть человечества, то время докажет правильность ее устремлений".
Публикуется с сайта Института стратегической стабильности Росатома . |